БАТЮШКОВ Константин Николаевич , русский поэт.
Детство и юность. Начало службы
Родился в старинной, но обедневшей дворянской семье. Детство Батюшкова было омрачено смертью матери (1795) от наследственной душевной болезни. В 1797-1802 он обучался в частных пансионах в Петербурге. С конца 1802 Батюшков служил в Министерстве народного просвещения под началом М. Н. Муравьева, поэта и мыслителя, оказавшего на него глубокое влияние. При объявлении войны с Наполеоном Батюшков вступает в ополчение (1807) и принимает участие в походе на Пруссию (тяжело ранен под Гейльсбергом). В 1808 участвует в шведской кампании. В 1809 выходит в отставку и поселяется в своем имении Хантоново Новгородской губернии.
Начало литературной деятельности
Литературная деятельность Батюшкова начинается в 1805-1806 публикацией ряда стихов в журналах Вольного общества любителей словесности, наук и художеств. Одновременно он сближается с литераторами и художниками, группировавшимися вокруг А. Н. Оленина (Н. И. Гнедич, И. А. Крылов, О. А. Кипренский и др.). Оленинский кружок, ставивший своей задачей воскрешение античного идеала красоты на базе новейшей чувствительности, противопоставлял себя как славянизирующей архаике шишковистов (см. А. В. Шишков), так и французской ориентации и культу безделок, распространенному среди карамзинистов. Сатира Батюшкова «Видение на берегах Леты» (1809), направленная против обоих лагерей, становится литературным манифестом кружка. В эти же годы он начинает перевод поэмы Т. Тассо «Освобожденный Иерусалим», вступая в своего рода творческое состязание с Гнедичем, переводившим «Илиаду» Гомера.
«Русский Парни»
Литературная позиция Батюшкова претерпевает некоторые изменения в 1809-1810, когда он сближается в Москве с кругом младших карамзинистов (П. А. Вяземский, В. А. Жуковский), знакомится с самим Н. М. Карамзиным. Стихотворения 1809-1812, в т. ч. переводы и подражания Э. Парни, Тибуллу, цикл дружеских посланий («Мои Пенаты», «К Жуковскому») формируют определяющий всю дальнейшую репутацию Батюшкова образ «русского Парни» - поэта-эпикурейца, певца лени и сладострастия. В 1813 он пишет (при участии А. Е. Измайлова) одно из самых известных литературно-полемических произведений карамзинизма «Певец или певцы в Беседе славянороссов», направленное против «Беседы любителей русского слова».
В апреле 1812 Батюшков поступает помощником хранителя манускриптов в петербургскую Публичную библиотеку. Однако начало войны с Наполеоном побуждает его вернуться на военную службу. Весной 1813 он отправляется в Германию в действующую армию и доходит до Парижа. В 1816 вышел в отставку.
Военные потрясения, как и переживаемая в эти годы несчастная любовь к воспитаннице Олениных А. Ф. Фурман, приводят к глубокому перелому в мироощущении Батюшкова. Место «маленькой философии» эпикуреизма и житейских наслаждений занимает убежденность в трагизме бытия, находящая свое единственное разрешение в обретенной поэтом вере в загробное воздаяние и провиденциальный смысл истории. Новый комплекс настроений пронизывает многие стихотворения Батюшкова этих лет («Надежда», «К другу», «Тень друга») и ряд прозаических опытов. Тогда же были созданы и его лучшие любовные элегии, посвященные Фурман,- «Мой гений», «Разлука», «Таврида», «Пробуждение». В 1815 Батюшков был принят в «Арзамас» (под именем Ахилл, связанным с его былыми заслугами в борьбе с архаистами; прозвище нередко превращалось в каламбур, обыгрывающий частые болезни Батюшкова: «Ах, хил»), однако разочарованный в литературной полемике, поэт не сыграл в деятельности общества заметной роли.
«Опыты в стихах и прозе». Переводы
В 1817 Батюшков выполнил цикл переводов «Из греческой антологии». В том же году вышло двухтомное издание «Опыты в стихах и прозе», в котором были собраны наиболее значительные произведения Батюшкова, в т. ч. монументальные исторические элегии «Гезиод и Омир, соперники» (переделка элегии Ш. Мильвуа) и «Умирающий Тасс», а также прозаические сочинения: литературная и художественная критика, путевые очерки, нравоучительные статьи. «Опыты...» укрепили репутацию Батюшкова как одного из ведущих русских поэтов. В рецензиях отмечалась классическая гармония лирики Батюшкова, породнившего русскую поэзию с музой юга Европы, прежде всего, Италии и греко-римской античности. Батюшкову принадлежит и один из первых русских переводов Дж. Байрона (1820).
Душевный кризис. Последние стихи
В 1818 Батюшков получает назначение в русскую дипломатическую миссию в Неаполе. Поездка в Италию составляла многолетнюю мечту поэта, но тяжелые впечатления от неаполитанской революции, служебные конфликты, чувство одиночества приводят его к нарастанию душевного кризиса. В конце 1820 он добивается перевода в Рим, а в 1821 едет на воды в Богемию и Германию. Произведения этих лет - цикл «Подражания древним», стихотворение «Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы...», перевод фрагмента из «Мессинской невесты» Ф. Шиллера отмечены усиливающимся пессимизмом, убежденностью в обреченности красоты перед лицом смерти и конечной неоправданности земного существования. Мотивы эти достигли кульминации в своего рода поэтическом завещании Батюшкова - стихотворении «Ты знаешь, что изрек, / прощаясь с жизнью, седой Мельхиседек?» (1824).
В конце 1821 у Батюшкова появляются симптомы наследственной душевной болезни. В 1822 он едет в Крым, где болезнь обостряется. После нескольких покушений на самоубийство его помещают в психиатрическую больницу в немецком городе Зоннештейне, откуда выписывают за полной неизлечимостью (1828). В 1828-1833 он живет в Москве, потом до смерти в Вологде под надзором своего племянника Г. А. Гревенса.
П.А. Орлов
Вопрос о принадлежности творчества К.Н. Батюшкова к одному из литературных направлений начала XIX в. давно стал дискуссионным. На это, в частности, указывает Н.В. Фридман: «Творчество Батюшкова изучено недостаточно. Не решен, в сущности, даже вопрос, к какому литературному направлению следует отнести этого замечательного поэта». Н.В. Фридман приводит шесть определений творческой позиции Батюшкова, предложенных только в последние три десятилетия: неоклассик, предромантик, романтик, реалист, представитель легкой поэзии, карамзинист. Наиболее устойчивым оказалось мнение о Батюшкове как о романтике.
Первым высказал эту мысль Г.А. Гуковский в монографии «Пушкин и русские романтики» (1-е издание - 1946 г.; 2-е - 1965 г.). По его мнению, мировоззрение Батюшкова глубоко трагично. Как слабое утешение воздвигается поэтом «легкое здание мечты о нормальном, здоровом человеке». А.Н. Соколов поддержал мысль Г.А. Гуковского о романтическом двоемирии поэзии Батюшкова, но эти миры выглядят в его представлении несколько иначе: здесь взаимосвязаны не трагическое мировосприятие и эпикурейская мечта, а реакционная социальная действительность и противостоящий ей романтический идеал поэта.
Авторы многочисленных работ о Батюшкове стремятся дать однозначное определение творчества писателя, относя его к романтизму или реализму, классицизму или сентиментализму. Между тем живой литературный процесс оказывается неизмеримо сложнее, поскольку развитие литературы происходит не только от одного направления к другому, но и в творчестве каждого отдельно взятого писателя. Иногда углубляется и совершенствуется один и тот же метод, в других случаях писатель от одного творческого метода переходит к другому, как, например, Пушкин, Гоголь и другие писатели. Имеют место и такие случаи, когда одно произведение несет на себе печать двух художественных методов, слившихся в нерасторжимом единстве.
В русской литературе первых десятилетий XIX в. также были свои промежуточные феномены, вызванные особенностями исторического развития русского общества. В отличие от ряда европейских стран (Англия, Франция), уже переживших буржуазные революции, Россия еще только стояла накануне демократических преобразований. В силу этого просветительские идеи и просветительское искусство с их антифеодальным, антиабсолютистским пафосом не утратили здесь своего значения и успешно развивались рядом, а подчас и в тесном единстве с новыми литературными явлениями - с романтизмом и даже критическим реализмом. «Русский романтизм,- пишет А.Б. Ботникова,- был явлением кратковременным и довольно редко выступал в «чистом» виде... Картина литературного развития России предстает в неизмеримо более сложном виде, чем на Западе».
Легкую поэзию нельзя считать одним из течений романтизма хотя бы потому, что она возникла гораздо раньше этого направления. Впервые она появилась во Франции в первой половине XVIII в. и была представлена здесь творчеством Шолье, Лафара, Гамильтона, Жана-Батиста Руссо. Следующий этап ее развития относится к середине XVIII в. - лирика Дора, Колардо, Бернара, Леонара, Берни, Бертена, Буфле. В этот период она отражает бездумно-эротическое, легкомысленное мироощущение французской аристократии в канун французской революции.
В дальнейшем легкая поэзия становится одним из явлений просветительской литературы. Писатели-просветители обращались в своем творчестве к самым разнообразным жанрам предшествующей литературы. Они использовали в своих целях авантюрный, семейный и гривуазный романы, сказку, классическую трагедию, оду, героическую и бурлескную поэму, но во все эти жанры вносили новое воинствующее, антифеодальное содержание.
«Как ни противоречиво с первого взгляда, - писал С.С. Мокульский, - объединение великого просветителя Вольтера с аристократической поэзией рококо, однако исторически такое объединение имело место... Но в его сознании...этот гедонизм терял свой бездумный, упадочный характер и становился символом независимости, орудием идеологического самоопределения». В конце XVIII - начале XIX в. самым ярким представителем легкой поэзии во Франции был Эварист Парни, в творчестве которого особенно усилились антиклерикальные и атеистические мотивы.
В России легкая поэзия появилась во второй трети XVIII в. в лирике поэтов-классицистов: Кантемира, Тредиаковского, Ломоносова и Сумарокова. Она была представлена в то время переводами стихотворений Анакреона И его греческих подражателей. В последние десятилетия XVIII в. в России наблюдается распространение просветительских идей. Легкая поэзия с ее культом чувственных наслаждений оказалась созвучной гедонистической этике просветителей и вместе с тем (благодатной формой для выражения их оппозиционных настроений к представителям светской власти и духовенства. Предшественниками Батюшкова в легкой поэзии были М.Н. Муравьев и Г.Р. Державин.
Легкая поэзия на просветительском этапе ее развития обладает рядом устойчивых, типологических черт. К ним относятся прежде всего двуплановость, двоемирие, которое следует отличать от романтического двоемирия, поскольку оно создается в легкой поэзии на основе чисто просветительских представлений.
Герои легкой поэзии четко делятся на два резко противопоставленных друг другу лагеря. Принадлежность к каждому из них определяется степенью разумности и «просвещенности» его представителей. Одни из них «правильно» понимают природу человека, цель и смысл его бытия. Поэтому в легкой поэзии их называют то «философами» («философы-ленивцы» - у Батюшкова), то «мудрецами» («Тебсский мудрец» - у Пушкина). Они любят наслаждения и отрицают аскетизм. В иерархии удовольствий на первом месте у них стоит чувственная любовь, за ней следует дружба, деревенское уединение, вино, занятия поэзией и праздность («лень» на языке поэтов этого круга).
Противоположный лагерь представлен героями, которые ошибочно, неправильно судят о смысле и назначении человеческого существования. Сюда входят цари, придворные, богачи, всякого рода службисты и карьеристы, церковники, в первую очередь монахи. Их жизнь находится в вопиющем противоречии с законами природы: они живут в душных и тесных городах, они обременены утомительными и скучными служебными обязанностями, их помыслы подчинены борьбе за власть и богатство. У них нет друзей, им незнакома бескорыстная, взаимная любовь. Ими владеют зависть, тщеславие. Что касается духовенства, то оно осуждается прежде всего за проповедь аскетизма, противоречащего самой натуре человека.
Просветительский характер легкой поэзии конца XVIII - начала XIX в. проявляется также в проповеди «умеренности». Этого понятия мы не найдем в романтической литературе, герои которой не терпят над собой никакого контроля, никакого ограничения своих желаний. Совсем иной взгляд был у просветителей. Признавая и оправдывая стремление человека к удовольствиям, они в то же время указывали на необходимость разумного ограничения своих желаний. «Удовольствие, - писал Поль Гольбах, - является благом лишь постольку, поскольку оно служит сохранению здоровья и поддержанию хорошего состояния человека, но удовольствие становится злом.., когда последствия наслаждения наносят вред счастью и благополучию наслаждающегося».
С проповедью «умеренности» связано в легкой поэзии прославление скромной, непритязательной жизни, дающей истинные и вместе с тем безвредные наслаждения. Палатам и дворцам здесь противопоставлена скромная «хижина», роскоши - бесхитростные дары природы.
Любовная страсть, воспеваемая в легкой поэзии, существенно отличается от любовного чувства в изображении романтиков. Романтическая любовь всегда идеальна, возвышенна. Она носит или героический, или трагический, или даже мистический характер, но достойными ее могут быть лишь избранники, наделенные исключительными незаурядными характерами. В легкой поэзии любовь понимается как здоровое, естественное, чувственное влечение.
Несмотря на свой, казалось бы, безобидный и отнюдь не воинственный характер, легкая поэзия, подобно другим явлениям просветительской литературы, делала свое разрушительное дело. Она развенчивала кумиры феодально-абсолютистского мира и тем самым лишала его ореола, которым он был окружен в течение многих веков.
Изучение легкой поэзии конца XVIII - начала XIX в. позволяет по-новому осмыслить своеобразие творчества Батюшкова. Его легкая поэзия примыкает не к одному из течений раннего русского романтизма, как это утверждал Г.А. Гуковский и его многочисленные последователи, а всецело принадлежит к просветительскому этапу русской литературы. Разумеется, Батюшков неизмеримо талантливее своих предшественников в легкой поэзии, но восприятие действительности и творческий метод у них один и тот же.
О связи Батюшкова с Просвещением писали Д.Д. Благой, Б.С. Мейлах и ряд других исследователей. Но этот факт приводился как одна из черт мировоззрения писателя, как свидетельство принадлежности его к передовой части общества и не ставился в связь с особенностями творческого метода. А между тем первый период литературной деятельности Батюшкова связан с просветительством именно благодаря легкой поэзии, которую он и молодой Пушкин довели до наивысшего расцвета и совершенства.
Произведения Батюшкова отличаются в это время тем двоемирием, о котором речь шла выше и которое характеризует легкую поэзию на просветительском этапе ее развития
Столь же равнодушно относится поэт и к военной славе («Ответ Гнедичу») :
Пускай, кто честолюбьем болен,
Бросает с Марсом огнь и гром,
Но я - безвестностью доволен
В Сабинском домике моем.
В послании «К Петину» снова тот же контраст: миру «вельмож и царей», в котором каждого ждут «рабство и цепи», противопоставлена «безвестная доля» поэта, украшенная любовью и вином.
Важное место в лирике Батюшкова занимает прославление «умеренности». Зто выражается прежде всего в описании скромной обстановки жилища поэта, в постоянном подчеркивании простоты и непритязательности вкусов. Свой дом («Мои пенаты») поэт именует то «хижиной убогой», то «смиренной хатой», то «простым» «шалашом». Скромна обстановка «хижины»: «стол ветхой и треногой», «жесткая постель» - «всё утвари простые,// Всё рухлая скудель!». Это описание характеризует не вкусы стоика, не привычки аскета. Оно отражает взгляды на жизнь философа-эпикурейца, умеющего отделить подлинные ценности от ценностей ложных. На фоне убогого жилища поэта, далекого от «дворцов», «фортуны» и служебного «счастья», рельефнее выглядят подлинные радости бытия: любовь, дружба и поэзия.
Любовь, воспеваемая Батюшковым, отличается чувственностью, эротичностью, что присуще легкой поэзии (стихотворения «Ложный страх», «Веселый час», «Привидение», «Мои пенаты», «Вакханка»). Она не знает ни верности, ни ревности и вполне довольствуется минутными наслаждениями, полученными на ложе «сладострастья». Земной, просветительский характер этой любви сурово осудил Жуковский в послании «К Батюшкову» и решительно поддержал молодой Пушкин.
Друзьями поэта могут быть только его единомышленники, такие же, как и он, «философы-ленивцы, враги придворных уз», спокойно променявшие превратности государственной службы на праздность домашней жизни.
Материалистическое мировосприятие, идущее от идей Просвещения, выразилось в легкой поэзии Батюшкова и в отрицании загробной жизни. Эта мысль настойчиво повторяется в первый период его литературной деятельности: «Умру, и все умрет со мной!» («Веселый час»), «Умру, друзья, и все со мной» («Совет друзьям»), «Час блаженнейший! Но ах!//Мертвые не воскресают» («Привидение»), Мысль о смерти не только не омрачает в легкой поэзии Батюшкова радость жизни, но, напротив, заставляет вдвойне дорожить ею. Поэтому трудно согласиться с мнением Г.А. Гуковского, утверждавшего, что «индивидуальная душа, смертная, мимолетная, трагически обреченная, для Батюшкова пуста и бессмысленна». Эта проблема раскрывается в поэзии Батюшкова гораздо оптимистичнее. Просветители-материалисты считали, что неверие в загробную жизнь не снижает, а, напротив, повышает ценность, значимость земного существования. Интересна в этом плане интерпретация П.И. Шаликовым, в духе просветительских идей конца XVIII в., философии Эпикура. «Эпикур,- писал он,- особенно старался рассеять ужас смерти... Ежели вы счастливы, ежели вы прожили во всяком довольстве, то... чего вы ожидаете? Оставьте жизнь так, как оставляют пир». Эту мысль почти дословно повторил Батюшков в стихотворении «Ответ Гнедичу»:
Как гость, весельем пресыщенный,
Роскошный покидает пир,
Так я, любовью упоенный,
Покину равнодушно мир.
Отношение Батюшкова к проблеме смерти столь же мужественно и оптимистично, как у просветителей. Тема смерти и тема наслаждений часто оказываются рядом в его произведениях («Ответ Гнедичу», «Привидение», «Мои пенаты»). Победителем из поединка всегда выходит наслаждение, вследствие чего жизнь не обесценивается, а приобретает еще большую значимость («Мои пенаты»):
Пока бежит за нами
Бог времени седой
И губит луг с цветами
Безжалостной косой,
Мой друг! скорей за счастьем
В путь жизни полетим;
Упьемся сладострастьем
И смерть опередим...
«Самый ход исторического процесса наглядно продемонстрировал поэту всю несостоятельность его попытки отвлечься от....мучительных противоречий действительности», - пишет Н.В. Фридман. Эта правильная в своей основе мысль требует некоторых уточнений. Дело в том, что отказ от легкой поэзии означал в то же время отход Батюшкова не только от эпикуреизма, но и от просветительства.
Разрушители Москвы и философы-гедонисты оказались соотечественниками. Этого было достаточно для того, чтобы Батюшков объявил войну и тем и другим.
Безусловно, между Просвещением, французской революцией, царствованием Наполеона и его походом на Россию существовала своя историческая причинная зависимость, иначе история превратилась бы в калейдоскоп случайностей. Но причинная зависимость между явлениями не означает их тождества. Поэтому захват Наполеоном императорской власти и войны, последовавшие за этим, хотя и были обусловлены всем ходом предшествующих событий, но вместе с тем были явной изменой основным принципам просветительской философии.
Тогда в волненья бурь народных
Предвидя чудный свой удел,
В его надеждах благородных
Ты человечество презрел, -
писал Пушкин в 1821 г., подводя итог кратковременной и бурной деятельности Наполеона. Батюшков не постиг сложной диалектики истории, великолепно раскрытой Пушкиным в оде «Наполеон». Он выстроил в один ряд просветительство, революцию, войны Наполеона, пожар Москвы и увидел в них совершенно однородные по своей внутренней природе и по своим результатам явления: «Ужасные поступки вандалов или французов в Москве и в ее окрестностях... вовсе расстроили мою маленькую философию и поссорили меня с человечеством... Варвары, вандалы! И этот народ извергов осмелился говорить о свободе, о философии, о человеколюбии! И мы до того были ослеплены, что подражали им как обезьяны! Хорошо и они нам заплатили! Все их книги достойны костра, ...их головы - гильотины».
Охватывая мысленным взором идейные и политические явления конца XVIII - начала XIX в., Батюшков устанавливает между ними слишком прямолинейную причинную связь: «Сердце не лежит у меня к этой стране, - пишет он Гнедичу, - революция, всемирная война, пожар Москвы и опустошения России меня навсегда поссорили с отчизной Генриха IV, великого Расина и Монтаня».
Источник, начало всех бедствий Батюшков склонен теперь видеть в проповеди гедонизма, который лежал в основе и просветительской философии и легкой поэзии. Особенно полно он изложил свои новые взгляды в статье «Нечто о морали, основанной на философии и религии», написанной в 1815 г. В явном противоречии со своими недавними убеждениями и жизнерадостной легкой поэзией Батюшков яростно обрушивается теперь на гедонизм. «...Толпа философов-эпикурейцев от Монтаня до самых бурных дней революции повторяла человеку: «Наслаждайся! Вся природа твоя, она предлагает тебе все сладости свои... все, кроме надежды на будущее, все - твое, минутное, но верное!». Но подобного рода проповедь, утверждает Батюшков, не достигает цели и не дает человеку прочного счастья. Наслаждение завершается, по мысли поэта, каждый раз пресыщением и оставляет после себя скуку и неудовлетворенность. «Так, - пишет Батюшков, - создано сердце человеческое: ...в самом высочайшем блаженстве, ...оно обретает горечь». Следствием неудовлетворенности, с одной стороны, и безбожия - с другой, оказались, по мнению поэта, трагические события, происшедшие на грани двух веков: «...Мы взирали с ужасом на плоды нечестивого вольнодумства, на вольность, водрузившую свое знамя посреди окровавленных трупов, ... на успехи нечестивых легионов, на Москву, дымящуюся в развалинах своих». Недавний атеист и эпикуреец отстаивает теперь и загробную жизнь, и бессмертную душу, и этику, основанную на христианских догматах. «Неверие само себя разрушает, - заявляет он. - Одна вера создает мораль незыблемую».
«Маленькая философия» Батюшкова действительно не выдержала столкновения с большими историческими событиями. Причина этого в том, что само просветительство поэт воспринял слишком узко, ограничив его исключительно гедонистическим мироощущением. Политические же идеи Просвещения - ненависть к абсолютизму, крепостному праву, отрицание сословного неравенства и т. п. - не отразились в мировоззрении поэта. Вследствие этого крах гедонистического мировосприятия привел Батюшкова в 1812 г. к отрицанию всей просветительской идеологии в целом.
Вспомним, что Пушкин и будущие декабристы также были свидетелями вторжения наполеоновской армии в пределы России, а позже и пожара Москвы. Однако эти драматические события были восприняты ими не как следствие идей просвещения, а как грубое и бесцеремонное их нарушение. Пушкин, прославляя в оде «Вольность» одну из заветных идей философов XVIII в. - равенство всех перед законом, - одновременно клеймит позором не только Людовика XVI и Павла I, но и Наполеона. Более того, в лирике 1818-1819 гг. Пушкину удалось объединить и гедонистические и политические принципы просветительства (послания «В. Энгельгардту», «Всеволожскому», «Мансурову»), Батюшкову столь широкий подход к просветительской идеологии оказался не под силу. Следствием этого был идейный кризис, завершившийся уступками религиозным настроениям, что и приблизило его поэзию к охранительному лагерю.
Если раньше легкая поэзия Батюшкова противостояла романтизму Жуковского, то теперь их творческие позиции становятся чрезвычайно близкими, поскольку в основе мировоззрения обоих поэтов лежит одна и та же мысль о непрочности земных ценностей и вечности загробного блаженства.
Эти новые настроения особенно четко отразились в стихотворениях «Надежда», «К другу» (оба написаны в 1815 г.) и в обширной элегии «Умирающий Тасс».
В первом из указанных произведений наблюдается даже словесное совпадение со стихами Жуковского:
Жуковский. «Певец во стане русских воинов» ...
Доверенность к Творцу!
Что б ни было - Незримой
Ведет нас к лучшему концу
Стезей непостижимой.
Батюшков. «Надежда»
Мой дух! доверенность к творцу!
Мужайся; будь в терпеньи камень.
Не он ли к лучшему концу
Меня провел сквозь бранный пламень (195).
В поэтическом словаре Батюшкова появляются те же, что и у Жуковского, символические слова «здесь» и «там», обозначающие у обоих авторов земное и загробное существование: «Так всё здесь суетно в обители сует!» («К другу»), «Там, там... о счастие! ... средь непорочных жен,// Средь ангелов...» («Умирающий Тасс»).
Новые настроения особенно полно и ярко выразились в элегии «Умирающий Тасс». Трагическая судьба великого итальянского поэта - нищета, несправедливые гонения, заключение в тюрьме, в сумасшедшем доме - становится в произведении Батюшкова своего рода символом несовершенства земной юдоли, а смерть Тасса в день его запоздалого триумфа - еще более ярким примером «коварства» завистливой фортуны (см. примечания автора к стихотворению «Умирающий Тасс».)
Земное гибнет всё... и слава и венец...
Искусств и муз творенья величавы,
Но там всё вечное, как вечен сам творец,
Податель нам венца небренной славы!
Анализ творчества Батюшкова убеждает в том, что вопрос о принадлежности писателей к тому или иному литературному направлению не всегда подразумевает однозначное решение. В ряде случаев писатель может перейти от одного направления к другому. Ярким примером такой эволюции может послужить творческий путь Батюшкова. Он начал с легкой поэзии, которая была в то время одним из явлений просветительской литературы, и только после сложного мировоззренческого кризиса перешел к романтизмуу
Впрочем, такая последовательность характерна не только для Батюшкова. Легкой поэзии отдали дань многие поэты первой четверти XIX в.: Вяземский, Дельвиг, Языков, Баратынский, Рылеев и Пушкин. Интерес к легкой поэзии свидетельствовал об их принадлежности к лагерю вольнодумцев, но просветительского толка. Следующим этапам их творчества был романтизм.
Л-ра: Филологические науки. – 1983. - № 6. – С. 10-16.Ключевые слова: Константин Батюшков,критика на творчество Батюшкова,творчество Батюшкова,скачать критику,скачать бесплатно,Батюшков и античность,русская литература 19 века,скачать реферат,поэзия Батюшкова
Константин Николаевич Батюшков родился 18 (29) мая 1787 года, в Вологде. Он происходил из старинного дворянского рода, был пятым ребенком в большой семье.
Рано потеряв мать, он вскоре поступил на обучение в один из петербургских пансионов.
Константин много занимался самообразованием. Под влиянием своего дяди, М. Н. Муравьева, он выучил латынь, увлекся трудами Горация, Тибулла.
На службе
В 1802 г. юноша, по протекции дяди, был определен на службу в Министерство народного просвещения. В 1804-1805 гг. занимал должность письмоводителя в канцелярии М. Н. Муравьева. Во время службы его продолжало тянуть к литературе. Он сблизился с основавшими “Вольное общество любителей словесности” И. П. Пнином и Н. И. Гнедичем.
В 1807 г. Константин Николаевич, вопреки мнению своего отца, стал членом народного ополчения. Весной этого года принимал участие в боевых действиях, за мужество был награжден Анной III степени.
В 1809 г. он переехал в Москву, где произошла его встреча с П. А. Вяземским, В.А. Жуковским и Н. М. Карамзиным .
В самом начале 1812 г. Батюшков перебрался в Петербург и поступил на службу в публичную библиотеку. Он регулярно встречался и общался с И. А. Крыловым .
Изучая краткую биографию Батюшкова,следует знать, что в июле 1813 г. он стал адъютантом генерала Н. Н. Раевского, героя Отечественной войны и дошел до Парижа.
Литературная деятельность
Первая проба пера произошла в 1805 г. Стихотворение Константина Николаевича “Послание к стихам моим” было напечатано в журнале “Новости русской литературы”.
Во время военного похода 1807 г. Батюшков взялся за перевод “Освобожденного Иерусалима” Тасса.
Главной заслугой Батюшкова является его глубокая работа над русской поэтической речью. Благодаря ему русское стихотворение налилось силой, стало звучать гармонично и одновременно страстно. В. Г. Белинский полагал, что именно труды Батюшкова и Жуковского подготовили почву для раскрытия могучего таланта А. С. Пушкина .
Творчествосамого Батюшкова было достаточно своеобразным. С юности увлеченный трудами древнегреческих мыслителей, он невольно создавал образы, не совсем понятные отечественному читателю. Первые стихотворения поэта пронизаны эпикуреизмом. В них удивительным образом сочетаются мифологизм и быт обычной русской деревеньки.
Батюшковым были написаны такие прозаические статьи, как “Вечер у Кантемира”, “О сочинениях Муравьева” и “О характере Ломоносова”.
В октябре 1817 г. вышло его собрание сочинений “Опыты в стихах и прозе”.
Последние годы жизни
Батюшков Константин Николаевичстрадал тяжелым нервным расстройством. Это заболевание передалось ему по наследству. Первый припадок произошел в 1815 году. После этого его состояние только ухудшалось.
В 1833 г. он был уволен в отставку и помещен в своем родном городе, в доме родного племянника. Там он прожил еще 22 года.
Батюшков ушел из жизни 7 (19) июля 1855 г. Причиной смерти был тиф. Похоронили поэта в Спасо-Прилуцком монастыре, который находится в 5 верстах от Вологды.
Другие варианты биографии
- От душевной болезни, передавшейся по наследству Батюшкову, страдала также его старшая сестра Александра.
- В юности Батюшков был сильно влюблен. Он просил руки А. Фурман, но та дала свое согласие на брак только под влиянием своей родни. Поняв, что он ей не мил, Константин Николаевич сам отказался от брака.
- В 1830 г. Батюшкова посетил Пушкин. Оказавшийся под тяжелым впечатлением от удручающего состояния поэта, он написал стихотворение “Не дай мне Бог сойти с ума”.
Константина Николаевича Батюшкова иногда противопоставляют Жуковскому. Он эпикуреец, его воспринимают как певца земных радостей. Но в отличие от Жуковского он интересуется и другой литературой. Батюшков – человек романтической эпохи.
«Батюшков вдохновлялся противопоставлением своего бытия с пламенными мечтами души» (Полевой) e конфликт реального и идеального. e Батюшкова характеризуют как героя своего времени.
Константин
Николаевич Батюшков родился 18(29) мая 1787
г. в Вологде в небогатой дворянской семье.
Мальчик рано лишился матери. Близкими
ему людьми были сестры. В письмах к ним,
в особенности к старшей сестре А. Н. Батюшковой,
на протяжении многих лет раскрывается
душа доверчивая и ранимая. Душевная хрупкость
была особенностью Батюшкова не только
в юные годы.
Чувство преклонения вызывал у Батюшкова
его двоюродный дядя - поэт и просветитель
М. Н. Муравьев, в доме которого он жил в
отроческие годы.
После
окончания в Петербурге двух частных
пансионов (пансион француза Жакино, затем-
пансион итальянца Триполи), где он изучал
французский и итальянский языки, Батюшков
поступил на службу в Министерство народного
просвещения. На службе познакомился с
молодыми людьми, дружба с которыми еще
долгие годы его поддерживала. Особенно
сблизился он с поэтом и переводчиком
Н. Гнедичем
, к литературным советам
которого относился внимательно всю свою
жизнь. Здесь же Батюшков знакомится с
членами «Вольного общества любителей
словесности, наук и художеств»:
И. Пниным
,
Н. Радищевым (сыном), И. Борном, благодаря
которым стал сотрудничать с некоторыми
московскими журналами.
Основные
этапы жизни и
творчества.
В творчестве
К.Н.Батюшкова традиционно выделяют
3 основных этапа творчества, напрямую
связанных с жизненными переживаниями.
1)
1805
– 1812 – этап «легкой поэзии»
2) 1812
– 1817 – преобладание мотивов
грусти, сомнения, осознания противоречий
жизни
3) 1817
– 1821 – этап «антологической»
лирики
*по
Карпову:
1) стихотворение
«Мечта»
2) произведения
1815 года
3) «Подражание
древним»
Основные
даты жизни.
18 мая
1787 г. -- В Вологде родился К. Н. Батюшков,
принадлежащий к старинному дворянскому
роду. Будущий поэт воспитывался в Петербурге
в частных иностранных пансионах, владел
многими языками. Литературные занятия
Батюшкова поощрял его дядя -- известный
в то время писатель М. Н. Муравьев.
1803 г. --
Поступление на службу в министерство
народного просвещения. Сближение с Н. И. Гнедичем.
Интерес к искусству античности, поэзии
Греции и Рима.
1805 г. --
Первое выступление в печати на страницах
московского журнала "Новости русской
литературы".
1807 г. --
Вступление Батюшкова добровольцем в
действующую армию, участие в сражении
под Гейльсбергом (в Пруссии). Ранение,
эвакуация, тяжелая болезнь. Возвращение
в полк.
1808 г. --
Участие в русско-шведской войне, происходившей
на территории Финляндии.
1809--1812
гг. -- Сближение с писателями-карамзинистами
В. А. Жуковским, В. Л. Пуш.ки.ным, П. А. Вяземским.
Вступление в члены "Вольного общества
любителей словесности, наук и художеств",
где собирались почитатели Радищева. Увлечение
философией французских просветителей
XVIII века. Борьба с "Беседой любителей
русского слова" -- апологетом литературного
"староверия" и политической реакционности --
в сатирических стихах ("Видение на
берегах Леты"). Воспевание радостей
жизни. Анакреонтические и эпикурейские
мотивы.
1814 г. --
Участие в заграничной походе русской
армии, в "битве народов" под Лейпцигом,
вступление с русской армией в Париж. Стихи
на патриотические темы ("К Дашкову",
"Переход через Рейн").
1815 г. --
Выход в отставку. Переезд в Москву.
1817 г. --
Опубликован сборник произведений Батюшкова
"Опыты в стихах и в прозе". Отъезд
поэта из России на дипломатическую службу
в Италию. Посещение Вены, Венеции, Рима.
Служба в Неаполе. Лечение на итальянских
курортах и в Чехии.
1821 г. --
Создание последних стихов.
1822--1855
гг. -- Батюшков заболел наследственной
душевной болезнью, навсегда пресекшей
его литературную деятельность. Его пробовали
лечить, возили на Кавказ и в Крым, помещали
в лечебницу для душевнобольных, затем
перевезли к родственникам в Вологду,
где он и жил до самой смерти.
7 июля
1855 г. -- В возрасте 68 лет Батюшков умирает
от тифа.
Основные этапы творчества.
- этап
«легкой поэзии» (1805-1812)
Первое большое стихотворение Константина Батюшкова «Мечта» было написано в 1804, а опубликовано в 1806 в журнале «Любитель словесности».
МЕЧТА
Подруга нежных Муз, посланница небес,Источник сладких дум и сердцу милых слез,
Где ты скрываешься, Мечта, моя богиня?
Где тот щастливый край, та мирная пустыня,
К которым ты стремишь таинственный полет?
Иль дебри любишь ты, сих грозных скал хребет,
Где ветр порывистый и бури шум внимаешь?
Иль в Муромских лесах задумчиво блуждаешь,
Когда на западе зари мерцает луч
И хладная луна выходит из-за туч?
Или, влекомая чудесным обаяньем
В места, где дышит все любви очарованьем,
Под тенью яворов ты бродишь по холмам,
Студеной пеною Воклюза орошенным?
Явись, богиня, мне, и с трепетом священным
Коснуся я струнам,
Тобой одушевленным!
Явися! ждет тебя задумчивый Пиит,
В безмолвии ночном сидящий у лампады;
Явись, и дай вкусить сердечныя отрады.
Любимца твоего, любимца Аонид,
И горесть сладостна бывает:
Он в горести, мечтает .
То вдруг он пренесен во Сельмские леса,
Где ветр шумит, ревет гроза,
Где тень Оскарова, одетая туманом,
По небу стелится над пенным океаном;
То с чашей радости в руках,
Он с Бардами поет: и месяц в облаках,
И Кромлы шумный лес безмолвно им внимает,
И эхо по горам песнь звучну повторяет.
Или в полночный час
Он слышит Скальдов глас
Прерывистый и томный.
Зрит: юноши безмолвны<,>
Склоняся на щиты, стоят кругом костров,
Зажженных в поле брани;
И древний Царь певцов
Простер на арфу длани.
Могилу указав, где вождь героев спит:
- «Чья тень, чья тень, гласит
В священном исступленьи, -
Там с девами плывет в туманных облаках?
Се ты, младый Иснель, иноплеменных страх,
Днесь падший на сраженьи!
Мир, мир тебе, герой!
Твоей секирою стальной
Пришельцы гордые разбиты!
Но сам ты пал на грудах тел,
Пал, витязь знаменитый,
Под тучей вражьих стрел!..
Ты пал! И над тобой посланницы небесны,
Валкирии прелестны,
На белых, как снега Биармии, конях,
С златыми копьями в руках,
В безмолвии спустились!
Коснулись до зениц копьем своим, и вновь
Глаза твои открылись!
Течет по жилам кровь
Чистейшего эфира;
И ты, бесплотный дух,
В страны безвестны мира
Летишь стрелой.... и вдруг -
Открылись пред тобой те радужны чертоги,
Где уготовали для сонма храбрых боги
Любовь и вечный пир. -
При шуме горних вод и тихострунных лир,
Среди полян и свежих сеней,
Ты будешь поражать там скачущих еленей
И златорогих серн<»>. -
Склонясь на злачный дерн
С дружиною младою
Там снова с арфой золотою
В восторге Скальд поет
О славе древних лет
Поет, и храбрых очи,
Как звезды тихой ночи,
Утехою блестят. -
Но вечер притекает,
Час неги и прохлад,
Глас Скальда замолкает.
Замолк - и храбрых сонм
Идет в Оденов дом,
Где дочери Веристы
Власы свои душисты
Раскинув по плечам,
Прелестницы младые,
Всегда полунагие,
На пиршества гостям
Обильны яствы носят
И пить умильно просят
Из чаши сладкий мед<.> -
Так древний Скальд поет,
Лесов и дебрей сын угрюмый:
Он щастлив, погрузясь о щастьи в сладки думы!
О сладкая Мечта! о неба дар благой!
Средь дебрей каменных, средь ужасов природы,
Где плещут о скалы Ботнические воды,
В краях изгнанников.... я щастлив был тобой.
Я щастлив был, когда в моем уединеньи,
Над кущей рыбаря, в час полночи немой,
Раздастся ветров свист и вой
И в кровлю застучит и град и дождь осенний.
Тогда на крылиях Мечты
Летал я в поднебесной;
Или, забывшися на лоне красоты,
Я сон вкушал прелестной,
И щастлив наяву, был щастлив и в мечтах!
Волшебница моя! дары твои бесценны
И старцу в лета охлажденны,
С котомкой нищему и узнику в цепях.
Заклепы страшные с замками на дверях,
Соломы жесткий пук, свет бледный пепелища,
Изглоданный сухарь, мышей тюремных пища,
Сосуды глиняны с водой,
Все, все украшено тобой!...
Кто сердцем прав, того ты ввек не покидаешь:
За ним во все страны летаешь,
И щастием даришь любимца своего.
Пусть миром позабыт! что нужды для него?
Но с ним задумчивость, в день пасмурный, осенний,
На мирном ложе сна,
В уединенной сени,
Беседует одна.
О тайных слез неизъяснима сладость!
Что пред тобой сердец холодных радость,
Веселий шум и блеск честей
Тому, кто ничего не ищет под луною;
Тому, кто сопряжен душою
С могилою давно утраченных друзей!
Кто в жизни не любил?
Кто раз не забывался,
Любя, мечтам не предавался,
И щастья в них не находил?
Кто в час глубокой ночи,
Когда невольно сон смыкает томны очи,
Всю сладость не вкусил обманчивой Мечты?
Теперь, любовник, ты
На ложе роскоши с подругой боязливой,
Ей шепчешь о любви и пламенной рукой
Снимаешь со груди ее покров стыдливой;
Теперь блаженствуешь, и щастлив ты - Мечтой!
Ночь сладострастия тебе дает призраки,
И нектаром любви кропит ленивы маки.
Мечтание душа Поэтов и стихов.
И едкость сильная веков
Не может прелестей лишить Анакреона;
Любовь еще горит во пламенных мечтах
Любовницы Фаона;
А ты, лежащий на цветах
Меж Нимф и сельских Граций,
Певец веселия, Гораций!
Ты сладостно мечтал,
Мечтал среди пиров и шумных и веселых,
И смерть угрюмую цветами увенчал!
Как часто в Тибуре, в сих рощах устарелых,
На скате бархатных лугов,
В щастливом Тибуре, в твоем уединеньи,
Ты ждал Глицерию, и в сладостном забвеньи,
Томимый негою на ложе из цветов,
При воскурении мастик благоуханных,
При пляске Нимф венчанных,
Сплетенных в хоровод,
При отдаленном шуме
В лугах журчащих вод,
Безмолвен в сладкой думе
Мечтал... и вдруг Мечтой
Восторжен сладострастной,
У ног Глицерии стыдливой и прекрасной
Победу пел любви
Над юностью беспечной,
И первый жар в крови,
И первый вздох сердечной.
Щастливец! воспевал
Цитерския забавы,
И все заботы славы
Ты ветрам отдавал!
Ужели в истинах печальных
Угрюмых Стоиков и скучных мудрецов,
Сидящих в платьях погребальных
Между обломков и гробов,
Найдем мы жизни нашей сладость? -
От них, я вижу, радость
Летит, как бабочка от терновых кустов;
Для них нет прелести и в прелестях природы;
Им девы не поют, сплетяся в хороводы;
Для них, как для слепцов,
Весна без радости и лето без цветов...
Увы! но с юностью исчезнут и мечтанья,
Исчезнут Граций лобызанья,
Надежда изменит, и рой крылатых снов.
Увы! там нет уже цветов,
Где тусклый опытность светильник зажигает
И время старости могилу открывает.
Но ты - пребудь верна, живи еще со мной!
Ни свет, ни славы блеск пустой,
Ничто даров твоих для сердца не заменит!
Пусть дорого глупец сует блистанье ценит,
Лобзая прах златый у мраморных палат; -
Но я и щастлив и богат,
Когда снискал себе свободу и спокойство,
А от сует ушел забвения тропой!
Пусть будет навсегда со мной
Завидное поэтов свойство:
Блаженство находить в убожестве, Мечтой!
Их сердцу малость драгоценна.
Как пчелка, медом отягченна,
Летает с травки на цветок,
Щитая морем - ручеёк;
Так хижину свою Поэт дворцом щитает,
И щастлив - он мечтает!
«Мечта»,
как и другие ранние стихи, проникнута
духом поэтической мечтательности,
меланхолии, предромантическим погружением
в мир грез и фантазий. Стихотворение «Мечта»
не является оригинальным по содержанию.
Оно свидетельствует о революции, которая
происходила в сознании людей его эпохи.
Призыв уйти из мира реальности в мир фантазии.
(Это аллогония (мутация) мечты, именно
в ней заключается революционный характер.
Для культуры рационализма заниматься
мечтой – глупо, мачта = обман. Но на рубеже
веков тема мечты входит в литературное
сознание
e
возникает оппозиция
с реальностью)
«Мечта»
- противопоставление внутреннего внешнему,
призыв к духовной изоляции.
Батюшков
Гнедичу: «Мечта всё в мире золотит
и от реалии злой мечта нам мнит»
В 1807 году
Батюшков записывается в народное ополчение
и отправляется в Прусский поход,
во время которого получает тяжелое
ранение (пуля задела спинной мозг, что
стало причиной последующих физических
страданий). Но в отставку он вышел только
в 1809 г.
В стихотворениях
1810-1812 годов Батюшков прославляет
радости бытия, любовь, дружбу, свободу
личности. Упоение жизнью и молодость.
Соединяются у него с предчувствием кризиса.
Противоречия и составляли основную особенность
стихотворений Батюшкова.
«Совет
друзьям», «Весёлый час», «Вакхянка» (1800е
гг.) – в этих стихотворениях Б. создает
образ идеального гармоничного мира,
в котором реализуются батюшковские идеалы
счастья (наслаждение земными радостями).
Образы, как правило, античны.
В начале
1810х в творчестве Батюшкова намечается
серьёзный поворот - стихотворение «Мои
пенаты», написанное в жанре дружеского
послания.
*В русской
литературе в этом жанре стихотворение
Батюшкова – образец.
Оно имеет
особую модель: противопоставление двух
миров: малого замкнутого мира, в котором
сосредоточены истинные ценности, и большого
мира, который окружает этот маленький
мир. В большом мире существуют ложные
ценности. Лирические субъекты друж.послания
находятся в малом мире, адресат – в большом.
Идея: «иди сюда, приди к счастью» (с)Карпов.
*
МОИ
ПЕНАТЫ
Послание
к
Жуковскому
и
Вяземскому
Отечески
Пенаты,
О пестуны
мои!
Вы златом
не богаты,
Но любите
свои
Норы и
темны кельи,
Где вас
на новосельи,
Смиренно
здесь и там
Расставил
по углам;
Где странник
я бездомный,
Всегда
в желаньях скромный,
Сыскал
себе приют.
О боги! будьте
тут
Доступны,
благосклонны!
Не вина
благовонны,
Не тучный
фимиам
Поэт приносит
вам;
Но слезы
умиленья,
Но сердца
тихий жар,
И сладки
песнопенья,
Богинь
пермесских дар!
О Лары! уживитесь
В обители
моей,
Поэту улыбнитесь
-
И будет
счастлив в ней!..
В сей
хижине убогой
Стоит перед
окном
Стол ветхий
и треногой
С изорванным
сукном.
В углу, свидетель
славы
И суеты
мирской,
Висит полузаржавый
Меч прадедов
тупой;
Здесь книги
выписные,
Там жесткая
постель -
Все утвари
простые,
Все рухлая
скудель!
Скудель!..
Но мне дороже,
Чем бархатное
ложе
И вазы богачей!..
Отеческие
боги!
Да к
хижине моей
Не сыщет
ввек дороги
Богатство
с суетой;
С наемною
душой
Развратные
счастливцы,
Придворные
друзья
И бледны
горделивцы,
Надутые
князья!
Но ты,
о мой убогой
Калека
и слепой,
Идя путем-дорогой
С смиренною
клюкой,
Ты смело
постучися,
О воин, у
меня,
Войди и
обсушися
У яркого
огня.
О старец,
убеленный
Годами
и трудом,
Трикраты
уязвленный
На приступе
штыком!
Двуструнной
балалайкой
Походы
прозвени
Про витязя
с нагайкой,
Что в
жупел и в огни
Летал перед
полками,
Как вихорь
на полях,
И вкруг
его рядами
Враги ложились
в прах!..
И ты, моя
Лилета,
В смиренной
уголок
Приди под
вечерок
Тайком
переодета!
Под шляпою
мужской
И кудри
золотые
И очи
голубые
Прелестница,
сокрой!
Накинь
мой плащ широкой,
Мечом вооружись
И в полночи
глубокой
Внезапно
постучись...
Вошла -
наряд военный
Упал к
ее ногам,
И кудри
распущенны
Взвевают
по плечам,
И грудь
ее открылась
С лилейной
белизной:
Волшебница
явилась
Пастушкой
предо мной!
И вот
с улыбкой нежной
Садится
у огня,
Рукою белоснежной
Склонившись
на меня,
И алыми
устами,
Как ветер
меж листами,
Мне шепчет:
«Я твоя,
Твоя, мой
друг сердечный!..»
Блажен, в
сени беспечной,
Кто милою
своей,
Под кровом
от ненастья,
На ложе
сладострастья,
До утренних
лучей
Спокойно
обладает,
Спокойно
засыпает
Близь друга
сладким сном!..
Уже потухли
звезды
В сиянии
дневном,
И пташки
теплы гнезды,
Что свиты
под окном,
Щебеча
покидают
И негу отрясают
Со крылышек
своих;
Зефир листы
колышет,
И все
любовью дышит
Среди полей
моих;
Все с
утром оживает,
А Лила почивает
На ложе
из цветов...
И ветер
тиховейный
С груди
ее лилейной
Сдул дымчатый
покров....
И в локоны
златые
Две розы
молодые
С нарциссами
вплелись;
Сквозь
тонкие преграды
Нога, ища
прохлады,
Скользит
по ложу вниз...
Я Лилы пью
дыханье
На пламенных
устах,
Как роз
благоуханье,
Как не
ктар
на пирах!..
Покойся,
друг прелестный,
В объятиях
моих!
Пускай
в стране безвестной,
В тени лесов
густых,
Богинею
слепою
Забыт я
от пелен:
Но дружбой
и тобою
С избытком
награжден!
Мой век
спокоен, ясен;
В убожестве
с тобой
Мне мил
шалаш простой;
Без злата
мил и красен
Лишь прелестью
твоей!
Без злата
и честей
Доступен
добрый гений
Поэзии
святой,
И часто
в мирной сени
Беседует
со мной.
Небесно
вдохновенье,
Порыв крылатых
дум!
(Когда
страстей волненье
Уснет... и
светлый ум,
Летая в
поднебесной,
Земных
свободен уз,
В Аонии
прелестной
Сретает
хоры муз!)
Небесно
вдохновенье,
Зачем летишь
стрелой,
И сердца
упоенье
Уносишь
за собой?
До розовой
денницы
В отрадной
тишине,
Парнасские
царицы,
Подруги
будьте мне!
Пускай
веселы тени
Любимых
мне певцов,
Оставя
тайны сени
Стигийских
берегов
Иль области
эфирны,
Воздушною
толпой
Слетят
на голос лирный
Беседовать
со мной!..
И мертвые
с живыми
Вступили
в хор един!..
Что вижу?
ты пред ними,
Парнасский
исполин,
Певец героев,
славы,
Вслед вихрям
и громам,
Наш лебедь
величавый,
Плывешь
по небесам.
В толпе
и муз и граций,
То с
лирой, то с трубой,
Наш Пиндар,
наш Гораций,
Сливает
голос свой.
Он громок,
быстр и силен,
Как Суна
средь степей,
И нежен,
тих, умилен,
Как вешний
соловей.
Фантазии
небесной
Давно любимый
сын,
То повестью
прелестной
Пленяет
Карамзин;
То мудрого
Платона
Описывает
нам,
И ужин Агатона,
И наслажденья
храм,
То древню
Русь и нравы
Владимира
времян,
И в колыбели
славы
Рождение
славян.
За ними
сильф прекрасный,
Воспитанник
харит,
На цитре
сладкогласной
О Душеньке
бренчит;
Мелецкого
с собою
Улыбкою
зовет,
И с ним,
рука с рукою,
Гимн радости
поет!..
С эротами
играя,
Философ
и пиит,
Близь Федра
и Пильпая
Там Дмитриев
сидит;
Беседуя
с зверями
Как счастливый
дитя,
Парнасскими
цветами
Скрыл истину
шутя.
За ним
в часы свободы
Поют среди
певцов
Два баловня
природы,
Хемницер
и
Крылов
.
Наставники-пииты,
О Фебовы
жрецы!
Вам, вам
плетут хариты
Бессмертные
венцы!
Я вами здесь
вкушаю
Восторги
пиерид,
и т.д.................
В советской историко-литературной науке больше принято называть Батюшкова «преромантиком», хотя существуют и другие концепции. Эту точку зрения ввел в научный оборот с соответствующей аргументацией Б. В. Томашевский: «Этим словом (т. е. „преромантизмом“, - К. Г.) принято называть те явления в литературе классицизма, в которых присутствуют некоторые признаки нового направления, получившие полное выражение в романтизме. Таким образом преромантизм есть явление переходное».
Каковы же эти «некоторые признаки»? - «Это прежде всего ясное выражение личного (субъективного) отношения к описываемому, наличие „чувствительности“ (у преромантиков - преимущественно мечтательно-меланхолической, иногда слезливой); чувство природы, при этом часто стремление к изображению природы непривычной; изображаемый пейзаж у преромантиков всегда гармонировал с настроением поэта».
Дальнейшее обоснование точки зрения Б. В. Томашевского находим в обстоятельной монографии Н. В. Фридмана - с той разницей, что автор ее, называя Батюшкова «предромантиком», как и Пушкина раннего периода, отрицает какие бы то ни было связи «идейных основ» поэзии Батюшкова с классицизмом.
Разноречивые суждения о литературной позиции Батюшкова вызваны самим характером его творчества, в котором отражен один из существенных переходных этапов развития русской поэзии.
Конец XVIII - первые годы XIX в. явились периодом расцвета русского сентиментализма, начальной стадии формирования романтического направления. Для этой эпохи характерны переходные явления, отражающие как новые тенденции, так и влияние все еще действующих эстетических норм классицизма. Батюшков явился типичной фигурой этого времени, названного Белинским «странным», когда «новое являлось, не сменяя старого и старое и новое дружно жили друг подле друга, не мешая одно другому» (7, 241). Никто из русских поэтов начала XIX в. не ощущал так остро, как Батюшков, потребность обновления устаревших норм и форм. В то же время его связи с классицизмом, несмотря на преобладание романтической стихии в его поэзии, были достаточно прочны, что также отметил Белинский. Усмотрев в ряде ранних «пьес» Пушкина «подновленный классицизм», Белинский назвал их автора «улучшенным, усовершенствованным Батюшковым» (7, 367).
Литературное направление формируется не в пустом пространстве. Начальная стадия его не обязательно знаменуется манифестом, декларацией, программой. Она всегда имеет свою предысторию с момента возникновения в недрах прежнего направления, постепенного накопления в нем определенных признаков и дальнейшего движения к качественным изменениям, от низших форм к высшим, в которых с наибольшей полнотой находят выражение эстетические принципы нового направления. В нарождающемся, в новом в той или иной степени присутствуют какие-то черты старого, преображенные, обновленные в соответствии с требованиями времени. В этом и состоит закономерность преемственности, непрерывности литературного процесса.
При изучении литературной деятельности такой типичной фигуры переходной эпохи, какой является Батюшков, важно прежде всего уяснить соотношение, своеобразное сочетание в его поэзии нового и старого, того, что является главным, определяющим миросозерцание поэта.
Батюшков шел рядом с Жуковским. Их творчество составляет закономерное звено процесса обновления поэзии, обогащения ее внутреннего содержания и форм. Они оба опирались на достижения карамзинского периода, были представителями нового поколения. Но хотя общая тенденция развития их творчества была единой, шли они разными путями. Лирика Жуковского вырастала непосредственно в недрах сентиментализма. У Батюшкова также связи с сентиментализмом были органическими, хотя и в его лирике сохранились в преображенной форме некоторые черты классицизма. Он, с одной стороны, продолжал (это главная, магистральная дорога его творческого развития) элегическую линию сентиментализма; с другой, в своем стремлении к ясности, строгости форм опирался на достижения классицизма, что и давало повод современной поэту критике называть его «неоклассиком».
Батюшков прожил тревожную жизнь. Родился он в Вологде 29 мая (по н. ст.) 1787 г. в старинной дворянской семье. Воспитывался в петербургских частных пансионах. Затем служба в Министерстве народного просвещения (делопроизводителем). Тогда же (1803 г.) начинается его дружба с Н. И. Гнедичем, завязываются знакомства с И. П. Пниным, Н. А. Радищевым, И. М. Борном. В апреле 1805 г. Батюшков вступает в «Вольное общество словесности, наук и художеств». В том же году в журнале «Новости русской литературы» появляется первое печатное произведение Батюшкова - «Послание к моим стихам». Во время второй войны с наполеоновской Францией (1807) он принимает участие в походах русской армии в Пруссию; в 1808–1809 гг. - в войне с Швецией. В битве под Гейльсбергом Батюшков был тяжело ранен в ногу. В 1813 г. он участвовал в сражениях под Лейпцигом в качестве адъютанта генерала Н. Н. Раевского.
К 1815 г. относится личная драма Батюшкова - увлечение Анной Федоровной Фурман.
В конце 1815 г., когда карамзинисты в противовес консервативной «Беседе любителей российского слова» создали свое литературное объединение «Арзамас», Батюшков становится членом его, выступает с защитой программы языковой реформы Н. М. Карамзина.
В 1817 г. увидело свет двухтомное собрание сочинений Батюшкова «Опыты в стихах и прозе», единственное прижизненное издание сочинений поэта. В 1818–1821 гг. он в Италии на дипломатической службе, где сближается с Н. И. Тургеневым (впоследствии один из видных деятелей «Союза благоденствия»).
Батюшков ненавидел канцелярскую работу, хотя и вынужден был служить. Он мечтал о свободном творчестве и превыше всего ставил призвание поэта.
Трагической была литературная судьба Батюшкова. Тридцати четырех лет от роду он навсегда оставляет поле «словесности». Затем молчание, длительная (унаследованная от матери) душевная болезнь и смерть от тифа 7 (19) июля 1855 г.
Безумие поэта - результат не только наследственности, но и повышенной ранимости, слабой защищенности. В письме к Н. И. Гнедичу в мае 1809 г. Батюшков писал: «Люди мне так надоели, и все так наскучило, а сердце пусто, надежды так мало, что я желал бы уничтожиться, уменьшиться, сделаться атомом». В ноябре того же года, в письме ему же «Если проживу еще десять лет, я сойду с ума… Мне не скучно, не грустно, а чувствую что-то необыкновенное, какую-то душевную пустоту». Так задолго до наступления кризиса Батюшков предчувствовал печальный исход переживаемой им внутренней драмы.
На процесс формирования эстетических взглядов Батюшкова благотворное влияние оказали его близкое знакомство и дружба со многими видными литературными деятелями того времени.
Из ближайшего окружения Батюшкова следует особо выделить Михаила Никитича Муравьева (1757–1807), двоюродного дядю поэта, под сильным влиянием которого он находился, у которого учился и советами которого дорожил. Муравьев направлял и поощрял его первые шаги на поприще литературы.
Чувствительность, мечтательность, задумчивость, которыми определяется эмоциональная тональность лирики Батюшкова, в своих первоначальных выражениях присутствуют в стихотворениях Муравьева как их составная часть, как характерная их черта.
Муравьев отвергал рассудочное «витийство», холодный рационализм в поэтическом творчестве, призывал к естественности и простоте, поискам «сокровищ» в собственном сердце. Муравьев - первый русский поэт, обосновавший достоинство «легкой поэзии» как поэзии малых лирических форм и неофициальных, интимных тем. Он написал целый трактат в стихах, где излагаются стилистические принципы «легкой поэзии».
В «Опыте о стихотворстве» он писал:
Любите здравый смысл: пленяйтесь простотою((«Опыт о стихотворстве», 1774–1780))
……………….
Бегите ложного искусства и ума
…………….
Ты помни цель свою, умей без сожаленья
Честолюбивые отбросить украшенья
…………….
Слог должен быть реке прозрачнейшей подобен:
Стремителен, но чист и без разливу полн.
Эти «правила», изложенные языком поэзии, не потерявшие свое значение и в наши дни, не обладали бы столь притягательной действенной силой, если бы не подкреплялись созданными Муравьевым образцами простой и благозвучной русской поэтической речи:
Полон вечер твой прохлады -
Берег движется толпой,
Как волшебной серенады
Глас приносится волнойВъявь богиню благосклонну((«Богине Невы», 1794))
Зрит восторженный пиит.
Что проводит ночь бессонну,
Опершися на гранит.
Не только в тематике, в разработке лирических жанров, но и в работе над языком, стихом Батюшков опирался на опыт и достижения своего талантливого предшественника и учителя. То, что в поэзии Муравьева намечено контурами как программа, находит развитие в лирике Батюшкова, чему способствовала общность эстетической платформы, общность взглядов на поэзию.
В своей первой поэтической декларации («Послание к стихам моим», 1804 или 1805) Батюшков пытается определить свою позицию, свое отношение к современному состоянию русской поэзии. С одной стороны, он отталкивается от одописания (кто «стихи марает», «оды сочиняет»), с другой - от излишеств сентиментализма (плаксивости, игры в чувствительность). Здесь же осуждает «поэтов - скучных вралей», которые «не вверх летят, не к небу», а «к земли». В этом коренном вопросе о соотношении идеального («неба») и реального («земли») Батюшков разделял романтическую точку зрения: «Что в громких песнях мне? Доволен я мечтами…»; «…мечтанием бываем к счастью ближе»; «…мы сказки любим все, мы - дети, но большие». «Мечта» противостоит рассудочности, рационализму:
Что в истине пустой? Она лишь ум сушит,((«Послание к Н. И. Гнедичу», 1805))
Мечта всё в мире золотит,
И от печали злыя
Мечта нам щит.
Ах, должно ль запретить и сердцу забываться,
Поэтов променя на скучных мудрецов!
Ничто так не характеризует личность Батюшкова-поэта, как мечтательность. Сквозным лейтмотивом проходит она через всю его лирику, начиная с первых стихотворных опытов:
И горесть сладостна бывает:((«Мечта», 1802–1803; с. 55–56))
Он в горести мечтает.
………..
Стократ мы счастливы мечтаньем скоротечным!
Спустя многие годы поэт возвращается к своему раннему стихотворению, посвящая восторженные строки поэтической мечте:
Подруга нежных муз, посланница небес,
Источник сладких дум и сердцу милых слез,
Где ты скрываешься, Мечта, моя богиня?
Где тот счастливый край, та мирная пустыня,
К которым ты стремишь таинственный полет?
Ничто - ни богатство, «ни свет, ни славы блеск пустой» - не заменяет мечты. В ней - высшее счастье:
Так хижину свою поэт дворцом считает((«Мечта», 1817; с. 223–224, 229))
И счастлив - он мечтает.
В формировании эстетики русского романтизма, романтических представлений о поэзии и поэте роль Батюшкова была исключительна, столь же велика, как и Жуковского. Батюшков первый в истории русской поэзии дал проникновенное определение вдохновения как «порыва крылатых дум», состояния внутреннего ясновидения, когда молчит «страстей волненье» и «светлый ум», освобожденный от «земных уз», парит «в поднебесной» («Мои пенаты», 1811–1812). В «Послании И. М. Муравьеву-Апостолу» (1814–1815) эта же тема получает развитие, приобретая все более романтический характер:
Я вижу мысленно, как отрок вдохновенный((с. 186))
Стоит в безмолвии над бездной разъяренной
Среди мечтания и первых сладких дум,
Прислушивая волн однообразный шум…
Лицо горит его, грудь тягостно вздыхает,
И сладкая слеза ланиту орошает…
Поэзия рождена солнцем. Она - «пламень небесный», язык ее - «язык богов» («Послание к Н. И. Гнедичу», 1805). Поэт - «дитя неба», скучно ему на земле, он рвется к «небу». Так постепенно складывается у Батюшкова не без воздействия традиционных представлений романтическая концепция «поэзии» и «поэта».
В личности Батюшкова преобладало то, что было названо Белинским «благородной субъективностью» (5, 49). Преобладающая стихия его творчества - лиризм. Не только оригинальные произведения, но и переводы Батюшкова отмечены печатью его неповторимой личности. Переводы Батюшкова - не переводы в строгом смысле, а скорее переделки, вольные подражания, в которые он вносит собственные настроения, темы и мотивы. В русифицированном переводе «1-й сатиры Боало» (1804–1805) присутствует лирический образ самого обитателя Москвы, поэта, «несчастного», «нелюдимого», который бежит от «славы и шума», от пороков «света», поэта, который «людям ввек не льстил», «не лгал», в песнях которого «святая истина». Не менее важна была для Батюшкова идея независимости и неподкупности певца. Пусть он «беден», «терпит холод, жар», «забыт людьми и светом», но он не может мириться со злом, не желает «ползти» перед власть имущими, не желает писать оды, мадригалы, воспевать «богатых подлецов»:
Скорее я почту простого селянина,((с. 62–63))
Который по?том хлеб кропит насущный свой,
Чем этого глупца, большого господина,
С презреньем давит что людей на мостовой!
В переводе сатиры Буало отражена жизненная позиция Батюшкова, его презрение к «богатым подлецам», которым «противен правды свет», для которых «священного в целом мире нет». «Священно» же для поэта - «дружество», «добродетель», «невинность чистая», «любовь, краса сердец и совесть». Здесь же дана и оценка действительности:
Порок здесь царствует, порок здесь властелин,((с. 64))
Он в лентах, в орденах, повсюду ясно зрится…
Батюшков дважды обращается к «священной тени» Торквато Тассо, пытается переводить (сохранились отрывки) его поэму «Освобожденный Иерусалим». В стихотворении «К Тассу» (1808) отобраны те факты и ситуации биографии итальянского поэта, которые позволяли Батюшкову выразить «многие свои затаенные думы» о собственном жизненном пути, о переживаемой им личной трагедии. Какая награда ожидает поэта «за песни стройные»? - «Зоилов острый яд, притворная хвала и ласки царедворцев, отрава для души и самых стихотворцев» (с. 84). В элегии «Умирающий Тасс» (1817) Батюшков создает образ «страдальца», «изгнанника», «странника», которому нет «на земле пристанища». «Земному», «мгновенному», «бренному» в лирике Батюшкова противостоят возвышенное, «небесное». Вечность, бессмертие - «в твореньях величавых» «искусств и муз».
Презрением к богатству, знатности, чинам проникнуты эпикурейские мотивы лирики Батюшкова. Дороже поэту свобода, воспеваемый им идеал личной независимости, «вольности и спокойствия», «беспечности и любви»:
«Счастлив! счастлив, кто цветами((«К Петину», 1810; с. 121–122))
Дни любови украшал,
Пел с беспечными друзьями
И о счастии… мечтал!
Счастлив он, и втрое боле,
Всех вельможей и царей!
Так давай, в безвестной доле,
Чужды рабства и цепей,
Кое-как тянуть жизнь нашу,
Часто с горем пополам,
Наливать полнее чашу
И смеяться дуракам!»
Этот вывод - заключение к размышлениям о жизни. Перед этой «песней» с призывом к «беспечности» - знаменательные строки:
Я возьмусь за ум… да радость((с. 122))
Уживется ли с умом?
«Ум» здесь в смысле рассудочности, противостоящей чувству, губящей радость. Отсюда культ чувства, желание жить «сердцем».
В стихотворении «К друзьям» (1815) Батюшков называет себя «беспечным поэтом», что дает повод к неверным толкованиям пафоса его творчества. Его эпикуреизм вытекал из его жизненной позиции, из его «философской жизни». «Жизнь - миг! Не долго веселиться». Беспощадное время уносит все. А потому
О, пока бесценна младость((«Элизий», 1810; с. 116))
Не умчалася стрелой,
Пей из чаши полной радость…
Все лучшее, значительное в творчестве Батюшкова, составляющее непреходящую эстетическую ценность его лирики, в известной мере связано с понятием «легкой поэзии», зачинателем которой на русской почве был М. Н. Муравьев.
Термин «легкая поэзия» может быть истолкован по-разному. Важно, как Батюшков сам его понимал. Это прежде всего не легкий жанр салонной, жеманной лирики, а один из труднейших родов поэзии, требующий «возможного совершенства, чистоты выражения, стройности в слоге, гибкости, плавности; он требует истины в чувствах и сохранения строжайшего приличия во всех отношениях… поэзия и в малых родах есть искусство трудное и требующее всей жизни и всех усилий душевных».
В область «легкой поэзии» Батюшков включал не только стихотворения в духе Анакреона, но и вообще малые формы лирики, интимно-личные темы, «грациозные» тончайшие ощущения и чувствования. Батюшков страстно защищал достоинство малых лирических форм, что имело для него принципиальное значение. Он искал опору в прошлых достижениях русской поэзии, выделяя тенденции, линию ее развития, в которой он находил отражение «Анакреоновой музы». Теми же соображениями был продиктован и повышенный интерес Батюшкова к французской «легкой поэзии», в частности Парни.
Это было время, когда определяющим признаком нового стиля становится чувствительность - знамя сентиментализма. Для Батюшкова поэзия - «пламень небесный», сочетающий «в составе души человеческой» «воображение, чувствительность, мечтательность». В этом аспекте воспринималась им и поэзия античной древности. Кроме личного пристрастия на Батюшкова оказали влияние и веяния, литературные увлечения его времени, «тяга к восстановлению античных форм… От древности брались наиболее чувствительные произведения, в лирике переводились и служили предметом подражания элегики: Тибулл, Катулл, Проперций…».
Батюшков обладал редким даром постижения своеобразия эллинистической и римской культуры, умением передать средствами русской поэтической речи всю красоту и обаяние лирики античности. «Батюшков, - писал Белинский, - внес в русскую поэзию совершенно новый для нее элемент: античную художественность» (6, 293).
Желание «забыть печаль», «топить горе в полной чаше» приводило к поискам «радости и счастья» в «беспечности и любви». Но что такое «радость» и «счастье» в «скоротечной жизни»? Эпикуреизм Батюшкова, названный Белинским «идеальным» (6, 293), - особого свойства, он ярко окрашен тихой мечтательностью и врожденной способностью всюду искать и находить прекрасное. Когда поэт зовет к «беспечности златой», советует и «мудрость с шутками мешать», «искать веселья и забавы», то не следует думать, что здесь речь идет о грубых страстях. Земные наслаждения сами по себе ничего не стоят в глазах поэта, если не согреты мечтой. Мечта придает им изящество и обаяние, возвышенность и красоту:
…печаль забудем,((«Совет друзьям», 1806; с. 75))
Мечтать во сладкой неге будем:
Мечта - прямая счастья мать!
Содержание поэзии Батюшкова далеко не ограничивается стихотворениями в антологическом роде. Она во многом предвосхитила, предопределила тематику и основные мотивы русской романтической поэзии: воспевание свободы личности, независимости художника, враждебность «холодной рассудочности», культ чувства, тончайших «чувствований», движения «жизни сердца», преклонение перед «дивной природой», ощущение «таинственной» связи души человека с природой, вера в поэтическую мечту и вдохновение.
Много существенно нового внес Батюшков в развитие лирических жанров. Особенно важна его роль в становлении русской элегии. В его лирике продолжается процесс дальнейшей психологизации элегии. Традиционные элегические жалобы на судьбу, муки любви, разлуку, неверность любимой, - все то, что в изобилии встречается в элегиях конца XVIII в., в поэзии сентименталистов, - обогащается в элегиях Батюшкова выражением сложных индивидуальных переживаний, «жизни» чувств в их движении и переходах. Впервые в русской лирике находят выражение сложные психологические состояния с такой непосредственностью и искренностью трагически окрашенного чувства и в такой изящной форме:
Есть странствиям конец - печалям никогда!((«Элегия», 1815; с. 200))
В твоем присутствии страдания и муки
Я сердцем новые познал.
Они ужаснее разлуки,
Всего ужаснее! Я видел, я читал
В твоем молчании, в прерывном разговоре,
В твоем унылом взоре,
В сей тайной горести потупленных очей,
В улыбке и в самой веселости твоей
Следы сердечного терзанья…
Для судеб русской лирики не менее важное значение имела психологизация пейзажа, усиление его эмоциональной окраски. При этом в элегиях Батюшкова бросается в глаза характерное для романтической поэзии пристрастие к ночному (лунному) пейзажу. Ночь - пора мечтаний. «Мечта - дщерь ночи молчаливой» («Мечта», 1802 или 1803):
…как солнца луч потухнет средь небес,((«Вечер. Подражание Петрарке», 1810; с. 115))
Один в изгнании, один с моей тоскою,
Беседую в ночи с задумчивой луною!
Там, где Батюшков обращается к созерцательно-мечтательному изображению ночного пейзажа в попытках передать «живописную красоту» природы, «живописать» ее картины средствами поэтической речи, сказывается его близость к Жуковскому, родство с ним не только по общим литературным истокам, но и по характеру восприятия, образной системе, даже по лексике:
… В долине, где журчит источник и сверкает,((«Бог», 1801 или 1805; с. 69))
В ночи, когда луна нам тихо льет свой луч,
И звезды ясные сияют из-за туч…
Коснусь волшебныя струны,
Коснусь… и нимфы гор при месячном сияньи,
Как тени легкие, в прозрачном одеяньи
С сильванами сойдут услышать голос мой.
Наяды робкие, всплывая над водой,Восплещут белыми руками,((«Послание графу Виельгорскому», 1809; с. 104))
И майский ветерок, проснувшись на цветах,
В прохладных рощах и садах,
Повеет тихими крылами…
Отечественная война 1812 г. стала важным рубежом в духовном развитии Батюшкова, вызвала известные сдвиги в его общественных настроениях. Война принесла дотоле слабо звучавшую в лирике поэта гражданскую тему. В эти годы Батюшков пишет ряд патриотических стихотворений, в числе их послание «К Дашкову» (1813), в котором поэт в дни народного бедствия, «среди развалин и могил», когда «милая родина» в опасности, отказывается «петь любовь и радость, беспечность, счастье и покой»:
Нет, нет! талант погибни мой((с. 154))
И лира дружбе драгоценна,
Когда ты будешь мной забвенна,
Москва, отчизны край златой!
Не случайно, что именно в эти годы, после Отечественной войны, в атмосфере общего подъема национального самосознания у Батюшкова появляется настойчивое желание расширить область элегии. Тесными казались ему ее рамки для осуществления своих новых замыслов, поэтической разработки исторических, героических тем. Поиски поэта шли не в одном направлении. Он экспериментирует, обращается к русской балладе, даже басне. Батюшков тяготеет к многотемности, сложным сюжетным построениям, к сочетанию мотивов интимной элегии с исторической медитацией. Примером подобного сочетания может служить известное стихотворение, отмеченное Белинским в числе высших достижений Батюшкова, - «На развалинах замка в Швеции» (1814). Вступление, мрачный ночной пейзаж, написанный в оссиановской манере, вполне соответствует характеру мечтательного раздумья и придает романтическое звучание всему произведению:
Я здесь, на сих скалах, висящих над водой,((с. 172))
В священном сумраке дубравы
Задумчиво брожу и вижу пред собой
Следы протекших лет и славы:
Обломки, грозный вал, поросший злаком ров,
Столбы и ветхий мост с чугунными цепями,
Твердыни мшистые с гранитными зубцами
И длинный ряд гробов.
Всё тихо: мертвый сон в обители глухой.
Но здесь живет воспоминанье:
И путник, опершись на камень гробовой,
Вкушает сладкое мечтанье.
Батюшков обладал редким даром: силою мечтательного воображения «оживлять» прошлое, приметы которого одухотворены в его стихах единым чувствованием. Созерцание развалин в ночной тишине незаметно переходит в мечтательное раздумье о людях, отважных воинах и свободолюбивых скальдах, и бренности всего земного:
Но всё покрыто здесь угрюмой ночи мглой,((с. 174))
Всё время в прах преобратило!
Где прежде скальд гремел на арфе золотой,
Там ветер свищет лишь уныло!
………………
Где вы, отважные толпы богатырей,
Вы, дикие сыны и брани и свободы,
Возникшие в снегах, средь ужасов природы,
Средь копий, средь мечей?
Погибли сильные!..……
Подобное восприятие далекого исторического прошлого не является данью моде, как это нередко встречается; оно внутренне присуще Батюшкову-поэту, что подтверждается другим аналогичным описанием, где впервые в русской лирике дана поэтическая «формула» «тайного» языка природы:
Природы ужасы, стихий враждебных бой,((«Послание И. М. Муравьеву-Апостолу», 1814–1815; с. 186))
Ревущие со скал угрюмых водопады,
Пустыни снежные, льдов вечные громады
Иль моря шумного необозримый вид -
Всё, всё возносит ум, всё сердцу говорит
Красноречивыми, но тайными словами,
И огнь поэзии питает между нами.
Стихотворение «На развалинах замка в Швеции», несмотря на наличие в нем элементов других жанров (баллады, оды), является все же элегией, той ее разновидностью, которую можно назвать исторической медитативной элегией.
Созерцательность, мечтательность, задумчивость, уныние, грусть, разочарование, сомнение - слишком общие понятия, в особенности когда речь идет о лирической поэзии; они наполняются разным психологическим содержанием, получающим различную окраску в зависимости от индивидуальности поэта. Мечтательность, например у сентименталистов (вернее у эпигонов этого направления), нередко была напускная, дань моде, излишне слезливая. В лирике Жуковского и Батюшкова мечтательность выступает в новом качестве, сочетаясь с элегической грустью, проникнутая философическим раздумьем, - поэтическое состояние, которое им обоим присуще внутренне. «В произведениях этих писателей (Жуковского и Батюшкова, - К. Г.), - писал Белинский, - …языком поэзии заговорили уже не одни официальные восторги. но и такие страсти, чувства и стремления, источником которых были не отвлеченные идеалы, но человеческое сердце, человеческая душа» (10, 290–291).
И Жуковский и Батюшков многим были обязаны Карамзину и сентиментализму, а также и «Арзамасу». В их мечтательности было много общего, но было и различие. У первого она носит преимущественно созерцательный характер с мистической окраской. У второго - мечтательность не «заменяется», как предполагал Белинский (6, 293), а сочетается с задумчивостью, - выражаясь словами самого Батюшкова, «задумчивостью тихой и глубокой».
Батюшков писал и в прозе. Прозаические опыты Батюшкова отражают общий процесс поисков новых путей, стремление автора к жанровому многообразию (см. гл. 3).
Батюшков рассматривал свои прозаические опыты как «материал для поэзии». Он обращался к прозе главным образом для того, чтобы «писать хорошо в стихах».
Белинский невысоко ценил прозаические произведения Батюшкова, хотя отмечал их «хороший язык и слог» и видел в них «выражение мнений и понятий людей своего времени» (1, 167). В этом плане прозаические «опыты» Батюшкова оказали воздействие на становление стиля пушкинской прозы.
Велики заслуги Батюшкова в обогащении русского поэтического языка, культуры русского стиха. В споре о «старом» и «новом слоге», в этом центральном вопросе общественно-литературной борьбы эпохи, имеющем более широкое значение, нежели проблема языка литературы, Батюшков стоял на позициях карамзинистов. Главными достоинствами «стихотворного слога» поэт считал «движение, силу, ясность». В своем поэтическом творчестве он придерживался этих эстетических норм, в особенности последней - «ясности». По определению Белинского, он внес в русскую поэзию «правильный и чистый язык», «звучный и легкий стих», «пластицизм форм» (1, 165; 5, 551).
Белинский признавал «важное значение» Батюшкова для истории русской литературы, называл Батюшкова «одним из умнейших и образованнейших людей своего времени», говорил о нем как об «истинном поэте», одаренном от природы великим талантом. Тем не менее в общих суждениях о характере и содержании поэзии Батюшкова критик был излишне суров. Поэзия Батюшкова казалась Белинскому «узкой», излишне личной, бедной по содержанию с точки зрения ее социального звучания, выражения в ней национального духа: «Муза Батюшкова, вечно скитаясь под чужими небесами, не сорвала ни одного цветка на русской почве» (7, 432). Белинский никак не мог простить Батюшкову его увлечение «легкой поэзией» Парни (5, 551; 7, 128). В суждениях критика, возможно, сказалось и то обстоятельство, что он писал о Батюшкове как о предшественнике Пушкина, в связи с Пушкиным - и в оценках лирики Батюшкова критерием мог служить необъятный мир поэзии Пушкина.
Рано определился круг элегических дум Батюшкова. Он глубоко верил в силу изначальных «первых впечатлений», «первых свежих чувств» («Послание И. М. Муравьеву-Апостолу»), которым поэт не изменял в течение всей своей творческой жизни. Поэзия Батюшкова замыкается преимущественно кругом личностных переживаний, и в этом источник ее силы и слабости. На всем протяжении своего творческого пути поэт остался верен «чистой» лирике, ограничив ее содержание личной темой. Лишь Отечественная война 1812 г. дала взрыв патриотических настроений, и то ненадолго. К этому времени относится желание Батюшкова выйти из своего замкнутого мира излюбленных мотивов, расширить границы элегии, обогатить ее тематически опытом других жанров. Поиски шли в разных направлениях, но Батюшков достиг ощутимых результатов там, где не изменял своему природному дару поэта-элегика. Он создал новые разновидности жанра, которым было суждено в русской поэзии большое будущее. Таковы его элегии-послания и медитативные, философско-исторические элегии.
Раздумье, наряду с мечтательностью, всегда было свойственно внутреннему миру Батюшкова. С годами в его лирике раздумье «под бременем печали» все больше приобретает мрачный оттенок, слышатся «тоска сердечная», «душевная скорбь», все отчетливее звучат трагические ноты, и как бы своеобразным итогом раздумий поэта о жизни звучит одно из последних его стихотворений:
Ты знаешь, что изрек,((1824; с. 240))
Прощаясь с жизнию, седой Мельхиседек?
Рабом родится человек,
Рабом в могилу ляжет,
И смерть ему едва ли скажет,
Зачем он шел долиной чудной слез,
Страдал, рыдал, терпел, исчез.
При обозрении литературного наследия Батюшкова создается впечатление неполноты. Поэзия его глубока по содержанию и значимости, но она, по определению Белинского, «всегда нерешительна, всегда что-то хочет сказать и как будто не находит слов» (5, 551).
Батюшков успел высказать не много из того, что было заложено в его богато одаренной натуре. Что же помешало живущей в душе его поэзии зазвучать в полный голос? В стихотворениях Батюшкова нередко встречается горечь обиды на то, что он «безвестен» и «забыт». Но не менее отчетливо звучит в них и горькое признание в том, что вдохновение оставляет его: «Я чувствую, мой дар в поэзии погас…» («Воспоминание», 1815). Батюшков переживал глубокую внутреннюю драму, ускорившую наступление кризиса, и он умолк… Но то, что он успел свершить, давало ему полное право отождествить созданный им образ истинного поэта с самим собой:
Пускай свирепый рок по воле им играет,((«Послание И. М. Муравьеву-Апостолу», с. 187))
Пускай незнаемый, без злата и честей,
С главой поникшею он бродит меж людей;
………………
Но музам и себе нигде не изменит.
В самом молчании он будет все пиит.
В. В. Томашевский писал об «одической природе» элегии «На развалинах замка в Швеции» и тут же добавлял: «Эти стихи переходят в элегические размышления, в которых от оды осталась широта темы» (Томашевский Б. К. Н. Батюшков, с. XXXVIII).
«Вечер у Кантемира», 1816 (см.: Батюшков К. Н. Соч. М., 1955, с. 367).
См.: Фридман Н. В. Проза Батюшкова. М., 1965.
«Речь о влиянии легкой поэзии на язык», 1816 (Батюшков К. Н. Опыты в стихах и прозе, с. 11).
Мельхиседек - лицо, упоминаемое в Библии (Кн. Бытия, гл. 14, ст. 18–19). Символ высшей мудрости.